Krapiva писал(а):Чтож, прежде чем продолжить дискуссию, дождемся продолжени.
Продолжение будет долгое:)
ПРОДОЛЖЕНИЕ 2.
Отдавая себе отчет в том, что у нас тут просто форумное общение, а не научный диспут. Все же позволю себе заметить, что на определенные темы стоит говорить имея подкрепленную фактами аргументацию. Иногда, не лишне сделать ссылочку на источник

Конечно, экономистам-психологам бывает затруднительно такие ссылки делать, особенно когда и сослаться не на что:) Но это их право! Особенно учитывая, что некоторые использованные «термины» означают только то, что они обозначают. Например, «военный коммунизм» означает только «военный коммунизм» т.е. название внутренней политики Советского государства, проводившейся в 1918 — 1921 гг. в условиях Гражданской войны. И ничего более! И любой человек мало-мальски знакомый с историей понимает под этим только это. Как и «казарменный коммунизм» понятие, обозначенное Марксом на статью Нечаева. Все и больше так же ничего! Только потому, что под понятие «казарменный коммунизм» можно подвести все что угодно даже Спарту

Подобная небрежность в терминологии, дефинициях и порождает множественные спекуляции, когда на просьбы дать факты, слышишь стандартный ответ про то, что ты цепляешься к слова, а надо смотреть в суть! И после этого, как правило, следует какое-нибудь моралите с неуклюжими попытками списать свою некомпетентность на то, что мы мол не на лекции

Впрочем, извините, отвлекся! Хотя данное отвлечение необходимо только для того, что бы подчеркнуть мой тезис о том, что если вы беретесь рассуждать на конкретные темы, будьте любезны сами быть конкретными. Это же, право слово, не сложно, если конечно человек понимает, о чем пишет, а не так, ради того что бы что-то написать

Но вернемся к непосредственной сути нашего разговора. Как я уже писал выше, прежде чем говорить непосредственно об идеологии, надо разобраться с определенными категориями, без которых разговор не возможен.
Если в предыдущем сообщении я заострил внимание на аспекте фальсификаций и подмене смыслов, то в этом хочу немного привнести научности в понимание обсуждаемой проблемы и самое главное в обосновании механизмов почему это происходит.
15 лет назад у меня вышла вот такая книга:

Прежде чем кризисные явления, нарастающие в обществе, осознаются политическими элитами, они становятся предметом непосредственного переживания, проявляясь на массовом уровне в подчас неосознаваемых людьми настроениях. Социально-психологическая природа массовых настроений состоит в том, что они возникают при расхождении притязаний, ожиданий массового сознания с реальными возможностями их достижения. В этих условиях в обществе формируются массовые настроения, выражающиеся в ощущении неудовлетворенности существующим положением вещей.
Настроения такого рода особенно легко распространяются в обществе, лишенном четкой социальной структуры, с разрушающимися старыми и еще не сформированными новыми связями, что затрудняет личности процесс идентификации с общностью, к которой она принадлежит. В таком обществе массовые настроения становятся основным фактором, определяющим поведение людей. С.Московичи назвал это процессом "иррационализации масс". "Она проявляет себя в разгерметизации эмоциональных сил, которые в подземелье ожидают случая вырваться с вулканической силой. Эти силы, вовсе не побежденные, выжидают благоприятного момента, чтобы снова вернуть свое господство. Он (этот момент — Д.П.) наступает, когда люди, раздраженные каким-то кризисом, собираются вместе. Тогда совесть индивидов теряет свою действенную силу и не может больше сдерживать их импульсов. Эти неосознанные эмоции — настоящие кроты в историческом пространстве, они используют его, чтобы оккупировать незанятую сферу. То, что поднимается на поверхность, не ново, оно существовало, не обнаруживая себя, в спрессованном виде, эти подспудные силы, более или менее сконцентрированные и подавленные, сформированные и готовые к вступлению в действие".
На этом этапе главной функцией массовых настроении в обществе является, как правило, формирование и эмоциональное обоснование социально-политических действий достаточно больших общностей людей за счет объединения их в массу на основе совместных переживаний.
Нарастание кризисных явлений порождает также специфическое психологическое состояние, которое можно определить как пограничное. Оно возникает как своеобразное предчувствие кризиса и ощущается личностью как распад привычной "картины мира", куда входят представления о социально-культурной среде и о своем собственном месте в ней. "Переживания и их метафоры особенно интересны в те редкие моменты, когда жизнь многих меняется сразу и резко, потому что силы шторма переламывают ее повседневную непрерывность. Тогда у людей пропадает привычка жить". В этом описании социокультурного кризиса конца XIX — начала XX в., данного А. Эткиндом, привлекает внимание последнее предложение, точно отражающее состояние человека, находящегося в пограничном состоянии.
В социально-психологическом плане пограничная ситуация воспринимается личностью как распад ролевой структуры привычной социальной среды, ведущий к разрушению оснований для самоидентификации, своеобразной потере собственного "я". Отсюда особый, почти болезненный интерес каждой кризисной культуры к вопросам пола как последней опоре собственной идентичности и одновременно постоянно возрождающаяся тема бисексуальности и изменения пола, заставляющая вспомнить об архетипе "анима" К.Юнга.
Пограничное состояние нестабильно, оно требует обязательной компенсации, без которой может наступить распад, деградация личности. Наиболее доступной формой компенсации оказывается активизация архетипических структур сознания, связанных с замещением в нем рациональных и традиционных представлений о собственной идентичности, причинах происходящих в обществе изменений, времени и пространстве, архетипическими представлениями, тяготеющими к архаической модели мира. Поэтому пограничная ситуация способствует активному процессу мифотворчества во всех областях культуры, включая политическую. Мифология будущего, одновременно являющегося прошлым, попытка изменить реальность, "переиграть" жизнь порождает желание радикально перестроить социокультурную и политическую реальность на основе модели, кажущейся субъективно привлекательной.
Политическая культура современной России отличается обостренным интересом к прошлому, постоянно повторяющимися попытками с его помощью не только понять происходящее сегодня, но и смоделировать будущее развитие. Этот интерес, представляющийся необъяснимым и нелогичным авторам многих современных политических теорий модернизации, может быть понят и объяснен, если рассматривать его с точки зрения иной, мифологической по своей природе, логики, доминирующей в политическом сознании и поведении в условиях социокультурного кризиса, когда выходят на поверхность и начинают играть активную роль мифологические основания политической культуры, ранее скрытые под его рациональными элементами.
Социокультурный кризис ломает не только господствующую в обществе структуру рациональных (или представляющихся таковыми) ценностей и норм, но и сложившуюся в нем систему традиционных символов и стереотипов. Одновременно в массовом и индивидуальном сознании активизируются архаические элементы, складывающиеся впоследствии в новые исторические и политические мифы, сформированные на основе процессов мифологизации массового сознания.
Реализация мифологических оснований свойственна каждой культуре в условиях кризисного развития, и не только в них. Она может проявляться в фундаменталистских ценностях и установках, направленных против нарастающих сложностей в процессе обновления жизни, усилении этносепаратистских и тоталитарных настроений, развитии нетрадиционных культов, эскапистских субкультурных сообществ, подъеме радикально-националистических движений и групп, активизации авторитарно-харизматического типа сознания.
В основе исследования процесса реализации мифологических оснований политической культуры современного общества, в том числе России, лежит идея о проявлении социокультурного кризиса, проявляющего себя в форме идентификационного кризиса личности через конфликт ценностей. Кризис идентичности является результатом постепенного разрушения представлений, лежащих в основе идентификации личности: о собственном целостном, устойчивом "я" (утрата, потеря самотождественности), о социальной идентификации (утрата принадлежности к какой-либо социальной группе и признания с ее стороны), а также разрушения системы личностных смыслов (потеря смысла жизни).
Самоидентификация личности в советский период основывалась на сложившейся в течение длительного времени системе социокультурных и политических мифов, определяющих представления личности как об окружающей ее природной и социальной реальности, так и своем собственном месте в ней. "Картина мира" советского человека, будучи мифологической по своей природе, тем не менее стабилизировала, причем достаточно успешно, его сознание и поведение.
Разрушение этой "картины мира", начатое в годы перестройки и особенно активно происходившее после 1991 года, привело к расшатыванию всей системы представлений значительной части общества.
Ценности и нормы, определявшие процесс самоидентификации личности, неожиданно изменили свое значение, а общепринятые цели оказались лишенными смысла. Разрушение самоидентификации личности в качестве "советского человека" при отсутствии адекватной компенсации лежит в основе формирования кризиса идентичности.
Реакцией личности на это состояние может стать как пассивное приспособление к ситуации, периодически сменяющееся немотивированной агрессией,, направленной на окружающих или на самого себя, и приводящее в итоге к полной деградации личности, так и активные поиски новой идентичности.
Выделяют два основных направления, по которым происходит процесс этого поиска [195, Первое представляет собой отчуждение от социума, ориентацию на семью, бытовые проблемы, жизнь "одним днем". Многие исследователи отмечают, что для значительной части формирования общества основной целью деятельности стало не стремление к самовыражению, к постижению смысла, а простое выживание. В этих условиях на первое место выходят потребности личности, связанные с необходимостью это выживание обеспечить, т.е. материальные, и потребность в безопасности.
Личность, не способная (как по объективным, так и по субъективным причинам) удовлетворить указанные потребности собственными силами, активно ищет объект, на который она смогла бы переложить эту задачу. Для значительной части населения таким объектом традиционно является государство. Не случайно именно у государства, персонифицированного в образе президента или правительства, требуют выплаты зарплаты работники не только бюджетных организаций, но и акционерных обществ, труд которых должен оплачиваться из иных источников. Понимание этого противоречия приводит, например, бастующих шахтеров, не к смене объекта обращения, а к требованию национализации шахт.
Не будучи в состоянии не только контролировать, но в ряде случаев просто понять смысл происходящих событий, личность как бы снимает с себя ответственность за их результаты. Добровольно передавая государству все свои права, она одновременно считает его ответственным даже за те проблемы, которые возникли в результате собственных действий личности. Типичными в этом смысле являются выступления так называемых обманутых вкладчиков.
Если государство воспринимается как неспособное обеспечить базовые потребности личности, последняя в силу объективной необходимости ищет иные структуры, появляющиеся в рамках социокультурных или территориальных общностей. При этом правовые основания существования данных структур для большинства значения не имеют. В массовом сознании складывается готовность пожертвовать правами и свободами ради безопасности и выживания. Сегодняшний герой — это не всегда герой-спаситель, воплощенный в образах харизматических вождей, а скорее "хозяин", способный обеспечить гарантии существования если не для "всех", то хотя бы для "нас", если не в масштабах всего государства, то, по крайней мере, в конкретном городе или регионе.
Исследования направлений мифологизации политической культуры лишь намечают возможности мифологического сознания как базы для формирования политических мифов. Именно через специфическое - мифологичное (мифологизированное, мифическое - здесь мы употребляем данные термины как слова синонимы) - сознание возможна такая трансформация реальности как мифологизация культуры.
Для возникновения политического мифа, кроме объективных мифологических оснований, необходима целенаправленная деятельность идеологизированных групп, состоящих, как правило, из представителей интеллигенции, которые посвящают себя активному формированию и распространению конкретных политических мифов, выступая при этом от имени мистического "народа". Деятельность этих групп, возможно не всегда осознаваемая всеми их представителями, активизирует процесс мифологизации политической культуры, поляризации ее на основе модели "мы — они", наполняет конкретным содержанием понятия "свой — чужой", "добро — зло", "герой — враг", мотивирует конкретное политическое поведение.
Еще Л.Леви-Брюль отмечал, что в архаическом сознании пространство анизотропно, т.е. архаическому человеку не все равно (в духовном смысле), куда идти. В его сознании выделяются сакрализованные и десакрализованные направления движения, определенные рубежи между "своим" и "чужим" пространством и т.п.
Подобные легенды оказали двоякое воздействие на российскую политическую мифологию. Во-первых, большое значение имело само направление мышления, которое трактовало исторический ход как перемещения в другие, "лучшие" края. Мысль о теплых морях как цели странствий бытует не только у "простого народа", но и у политиков. Стремление закрепиться на черноморских проливах, проникнуть в Среднюю Азию, а еще лучше в Иран и Индию (к чему Павел I уже готовился) пронизывает российскую историю ХVIII-ХХ вв. Даже сейчас реальные и возможные потери на юге и востоке (Крым и четыре Курильских острова) ощущаются народом острее, чем крайне болезненные потери на северо-западе, связанные с утратой большей части Прибалтики.
Во-вторых, миф о скрытой обители благочестия, скрывающей остатки некогда многочисленного воинства борцов за народную правду, послужил основой для восприятия народом в положительном контексте образов революционного подполья и революционной партии, столь важных для политической истории России конца ХIХ-ХХ вв. (а отчасти и для само восприятия революционеров). В русском сказочном фольклоре есть один персонаж, очень точно соответствующий роли, которую играла такая обитель или подполье, — это Голова, останки прежде непобедимого воина, дарующая Герою полезный совет, необходимый для победы. Надо сказать, что положительное восприятие крестьянами в начале XX века революционеров, когда фотографии М. Спиридоновой висели на месте икон, а за ее здравие крестьяне служили молебны, не было случайно. Революционное подполье народники создавали, исходя из идеалов крестьянской жизни, и во многом оно напоминает общину или скит. Постепенно образ жизни подпольщиков оформился в особый миф сформировавшийся в 80-е годы XIX в. В этот особый мир идут молодые, умные, смелые и решительные люди, готовые на все ради своего дела. Окружающую их действительность они оценивают, руководствуясь интересами последнего, ему приносят в жертву свои чувства и личные отношения. Люди при этом рассматриваются как капитал, который надо экономно тратить. Индивид находится под строгим контролем коллектива. Все средства направляются на дело революции. Члены организации равны в своей бедности .
Этот миф просто и ясно наложился на народный стереотип страны праведников, глубоко укоренившийся в сознании большинства масс населения. Партия большевиков более или менее соответствовала ему в условиях партмаксимума и в годы Великой Отечественной войны, когда быть коммунистом действительно было трудно и опасно. Но расширение партийных рядов (праведников не может быть много) и материальные выгоды от пребывания в партии ("партийные у нас все на должностях") пошатнули этот образ. Последний всплеск веры в "партийное дело" наблюдался в 60-е годы и был связан с революционным романтизмом, который пытались противопоставить системе сталинского террора.
Конечно, описанные мифы и мифологемы — лишь небольшая часть из функционирующих в российской политической культуре, но они наиболее ярко показывают универсальность политического мифа, пронизывающего представления, способы их реализации и многие другие аспекты общественной жизни. Являясь практически неподвластным времени, политический миф вносит в нашу жизнь сюжеты из очень древних исторических пластов и более поздние, "растворенные" в нем исторические реликты. Анализ мифов необходим для того, чтобы знать, с чем имеешь дело в политической практике, насколько глубоко укоренены в народном сознании соответствующие идеи.
Коммуникативное пространство в социальном мифе структурировано первичными и вторичными коммуникативными процессами. Первичные процессы есть собственно непосредственная передача информации или коммуникация. Вторичные (или послекоммуникативные) процессы связаны с обсуждением и распространением информации, впервые полученной по первичному процессу. Только тот первичный коммуникативный процесс имеет успех, если он затем продолжается во вторичных процессах.
Политический миф, являясь глубоко бессознательным отражением окружающего мира, ограничен в доступности к осмыслению. Но этот факт не мешает нам (людям) делать попытки к осмыслению, пониманию присутствующих мифических форм, в которых представлены в свернутом, символическом виде жизненные смыслы. Осмысление, как по сути когнитивный процесс, переводит политический миф в рациональные, доступные вербализации формы, которые переплетаются друг с другом подчиняясь своей внутренней логике, не всегда доступной пониманию.
Продолжение следует…
"Мы все «карандаши» в этой жизни: каждый рисует свою судьбу, просто кто-то ломается, кто-то тупит, а кто-то затачивается и продолжает рисовать…" (с)